И женщина ушла.
— У тебя есть муж?
Алима пошевелилась в темноте.
— Что за вопросы…
— Просто интересно…
Они лежали в ночной темноте, прижавшись друг к другу. Где-то на улице — уныло и жутко строчил одинокий автомат.
— Был… — после нескольких минут тишины сказала Алима.
— Его… убили?
— Да, убили. Он был директором телерадиокомпании. Повстанцы, когда пришли сюда — расстреляли его за то, что он говорил за диктатора Барре. Он думал, что сумеет им объяснить… это была просто работа, только и всего. Но им не нужны были объяснения. Они поставили его на колени перед камерой и выстрелили в голову. Меня заставили смотреть…
— Извини.
— Ничего. Это сделал мой народ. А не твой. А мой сын погиб на улице, когда началась перестрелка между этими… и американцами. Я так и не знаю, от чьей пули он погиб.
— Я американец, американский солдат — неожиданно даже сам для себя сказал сержант — из морской пехоты.
— Я это поняла… — сказала Алима… — ты не такой как местные. И говоришь по-английски как американец.
— И ты… все равно спасла меня?
— Я же не знала…
— А если бы знала?
Алима долго молчала.
— Все равно бы спасла — сказала она.
— Но почему?
И снова молчание…
— Когда американцы пришли сюда… они пришли сюда чтобы защитить нас от нас же самих. Я говорила с ними… офицер распорядился, чтобы мне давали лекарства со складов и помогли с открытием больницы. Это было до того, как ваши солдаты… попали в засаду в городе. Потом — мне пришлось скрываться… потому что меня хотели убить. Мне и сейчас приходится скрываться.
— Почему? Потому что ты взяла лекарства у американцев?
— Нет, потому что лечила людей. Местные считают, что нельзя лечить людей лекарствами, которые есть у белых. Те, кто приходит ко мне со своими болезнями, делают это тайно. Местные считают, что тот, кто лечит людей, идет против воли Аллаха. Если человек заболел — это в воле Аллаха, а врач нарушает его волю.
— Господи…
— Таков мой народ…
Теперь уже молчал сержант.
— Ты знаешь, что я сделал?
— Мне это неважно.
— И я не могу здесь оставаться. Мне нужно вернуться к себе домой.
— И это мне неважно…
Тряпки не горели, даже щедро политые керосином. Сержанту пришлось поджигать несколько раз, прежде чем на берегу разгорелся костер.
Он подбросил в него выброшенный на берег и просохший древесный хлам. В нескольких шагах от него — тяжко дышал океан.
Им пришлось ждать больше часа, прежде чем сержант услышал далекий едва слышный рокот. К ним — приближались две, почти невидимые в темноте скоростные резиновые лодки с жестким днищем…
Одна из лодок ткнулась носом в берег, с нее выскочили четверо — в черных гидрокостюмах с автоматическим оружием, приборами ночного видения. Вторая лодка — очевидно, со спаркой ротных или с крупнокалиберным пулеметом — осталась в кабельтове от берега, прикрывать высадку.
Мощный, сфокусированный луч света высветил их на мгновение и тут же погас.
— Сержант морской пехоты Бунт?
— Так точно — ответил сержант.
— Кто с вами?
— Дружественное население…
— Сэр, три минуты, не больше. Здесь опасно оставаться.
Они посмотрели друг на друга. Говорить было не о чем.
— У тебя там может быть настоящая больница. Большая больница — сказал сержант.
— Знаю. Но кто будет лечить людей здесь?
Сержант попытался вложить ей в руки пояс с остатками денег, она с яростью оттолкнула его.
— Я же сказала — не возьму!
Черт…
— Эй, парни, у вас есть комплект медика?
— Да, сэр — сказал один из морпехов из "группы прямого действия" — я санитар отряда.
— Тащите сюда! И аптечки тоже, они уже не понадобятся.
Тюлени удивленно повернулись к нему.
— Живо!
Командир четверки кивнул — и через минуту у ног Алимы лежал целый рюкзак с полным комплектом полевого медика, предназначенным для обработки как минимум двадцати тяжелых ранений и несколько аптечек.
— Прости за все, хорошо?
Алима отвернулась.
— Иди с миром…
Сержант пошел к лодке, опираясь на суковатую палку, там его приняли, помогли забраться. Следом, один за одним — перевалились за борт тюлени, не прекращая держать под прицелом своих автоматов окрестности.
— Десант на борту! Груз на борту, сэр! — крикнул морпех, отступавший последним.
Рулевой включил моторы на реверс — и лодка, пятясь, пошла в море. Кто-то — выдал условную серию второй, прикрывающей лодке — все в порядке, возвращаемся…
Лодка развернулась — и, осев на корму и взревев двигателями, с ускорением пошла в открытое море…
— Йе-ху! — крикнул один из морпехов, радостный от того, что все хорошо закончилось.
Санитар подсел к сержанту, сидевшему у борта.
— С вами все нормально, сэр? Я имею в виду — дотянете до авианосца? Там вас осмотрят нормальные медики, куда до них мне, недоучке.
— Меня уже осмотрел нормальный медик, санитар — сказал сержант и плюнул за борт, что по меркам всех водоплавающих было святотатством — мне ничего не нужно…
Примерно через месяц — на закрытой церемонии сержанта морской пехоты США Грегори Бунта за исключительный героизм, проявленный при выполнении особо важного правительственного задания, наградили Военно-морским крестом.
Картинки из прошлого
13 сентября 2009 года
Индийский океан
Ударный авианосец USS Dwight D. Eisenhower
Старая, раздрызганная, провонявшая блевотиной Треска[29] со всех сил ударилась о палубу ударного авианосца Дуайт Д. Эйзенхауэр, который уже полгода болтался поблизости от территориальных вод Сомали, вылавливая пиратов — и это вызвало новые утробные стоны и рыки летевшей с самолетом матросни. Кто-то прибывал сюда на замену, кто-то возвращался после излечения ранения или командировки на берег. Но все были пьяны — кроме одного человека, который выделялся пропыленной пехотной формой расцветки "цифровая пустыня". Он единственный из всех — вез с собой снайперскую винтовку и огромный мешок со всем, что необходимо при высадке на берег и длительном рейде. Он же единственный — ни разу не проблевался за весь полет…
Лезть к нему никто не лез…
Самолет с помощью тягача отогнали с посадочной полосы, матросня поползла к выходу, буквально падая на руки встречающих из палубной команды. Все всех знали — поэтому, представители боевых частей корабля оттаскивали своих подальше от глаз командования. Офицеры тоже старались на это не смотреть — все устали, всем все надоело. Болтаться на громадном авианосце у берега вконец зверевшей страны и наблюдать — фактически наблюдать, ничего не делая — как пираты захватывают одно судно за другим. Хотя пары ударных вылетов этих профессионалов бомбежек, налетавшихся и над Афганистаном и над Ираком — вполне хватило бы, чтобы пиратство в сомалийских территориальных водах — навсегда прекратилось…
Ганнери-сержант морской пехоты США Грегори Бунт вылез из самолета позже всех остальных. Привычно осмотрелся на все стороны… эта привычка у тех, кто воевал в Афганистане, оставалась на всю жизнь. Ничего необычного… голубое, выцветшее под лучами безжалостного солнца небо, стоящая на стартовых позициях дежурная пара. Только ракетное вооружение — бомбить здесь некого уже давно. Суета там, где должны быть спасательные вертолеты… на позициях нет ни одного. Значит — в полете, воздушный патруль, здесь это так называется. Суть его заключается в том, что вертолет летает в заданном районе и пугает местных негров, которые типа вышли на рыбный промысел, но почему то так и норовят залезть на какой-нибудь сухогруз или танкер. И если они туда полезли — то ничего предпринимать уже нельзя, хотя опытные снайперы могли бы снять их одного за другим в течение нескольких секунд.
Это называется — "борьба с пиратством"…
— Ганнери-сержант Бунт?
Сержант посмотрел на стоящего перед ним моряка — ему не было, наверное, и двадцати пяти и у него обгорело лицо.
— Так точно.
— Лейтенант Стефан. Позвольте, я провожу вас.
Сержант закинул на плечи рюкзак.
— Что с вашим лицом, лейтенант? — спросил он, идя по палубе и смотря, как бы не поскользнуться на пролитой смазке.
— Купленный крем для загара не выдержал местного солнца, сэр. Здесь это бывает…
Понятно… Сержант тоже кстати — имел возможность загореть и сильно. Если бы был белым — обязательно загорел бы. А так — солнце впустую…
Они нырнули в душную тесноту корабельных коридоров. Народа было полно — значит, авианосец не ведет активных операций и большая часть боевых постов — просто ни хрена не делает. И это в то время, когда над Афганистаном частенько не хватает самолетов…